Как возможна легитимность санкционированного беззакония?

Чрезвычайное положение в стране не было объявлено официально, но фактически власти начали вести себя, руководствуясь логикой чрезвычайного положения.  

Действующая Конституция наделяет президента РБ исключительными полномочиями, фактически превращает его в суверена-диктатора, который может занимать положение над действующим законом  и может отменять действие законов в стране. Одновременно президент является гарантом соблюдения законности.

В результате общество оказывается в политико-правовой ловушке: у нас такая конфигурация власти, которая не позволяет нам выйти из череды суверенных решений.

Внутренняя оккупация – это очень интересная конфигурация политико-правового поля:  оккупанты приходят здесь не из вне.   Власти, незаконно объявив себя демократически выбранными, применяют систематический террор в отношении граждан, которых они более не представляют. 

Каковы характерные элементы и отличительные черты такой конфигурации политико-правового поля? Что происходит с ритуалами, процедурами и политическими институтами в таких условиях?

Новый политико-правовой режим, в котором мы оказались, принимает фашистские черты. Но  режим, который начинает просматриваться  в Беларуси, отличается от традиционных форм фашизма.  

Для обозначения нетипических форм фашизма в научной литературе существует понятие “парафашизм”. 

В чем специфика парафашистского режима, который намечается в нашей стране?

Мы наблюдаем  уникальную консолидацию и протестную мобилизацию белорусского гражданского общества. 

В силу каких структурных особенностей и факторов это стало возможным?

Как повлияло объединение штабов на гражданское общество?

В чем суть антагонизма программ кандидатов и почему специфика программы Светланы Тихановской позволила объединиться самым разным политическим и гражданским силам?

События в Беларуси после объявления результатов выборов приняли революционный размах.

В результате взаимного дополнения низового протеста и политической программы Светланы Тихановской формируется новая политическая ситуация и структура беларусского протеста. 

Ключевым фактором массовой гражданской мобилизации стала “этическая асимметрия”. Мирный протест – это в первую очередь этический жест, требование той формы жизни, которая основывается на исключении насилия и восстановлении законности.

Установка на мирный протест нашла символическое выражение в протестных  акциях.

В первую очередь, это женские протестные акции, марши пенсионеров и людей с инвалидностью.

Эти три группы протестующих граждан закрепляли совершенно новую позицию «силы бессильных». Их «слабость» становится символическим оружием в борьбе против реального физического насилия. Но следует ли рассматривать происходящее в рамках феминистского дискурса?

Беларусская революция стала непрекращающимся художественным перформансом.

Установка на мирный протест  была важной предпосылкой для разворачивания социальной креативности. Она выражалась в самых разных художественных акциях  и в самых разных эстетических формах.

Артикуляция своей позиции  стала не только способом протеста, но и способом творческого преображения окружающего мира.

Беларусская революция продуцирует все новые формы низовых гражданских инициатив: дворовые сообщества и дворовые чаты. Каков потенциал  этих новых для Беларуси форм социального взаимодействия?

Масштаб беларусского протеста и разнообразие его форм позволяет говорить о возрождении нации или переутверждении нации на новых политических основаниях.

Национальное самосознание в беларусском протестном движении обрело новую остроту, национальная повестка получила новую форму.

Можем ли мы сегодня говорить о системном насилии как элементе, чуждом этосу беларусского народа? О реактуализации культурно-исторического наследия Беларуси как о свершившемся факте?

И как связаны между собой культурно-исторический контекст и стремление граждан к общественной автономии?

Вы ознакомились с материалами курса,  готовы обсудить итоги?