Да гадавіны пачатку пратэстаў у Беларусі мы падрыхтавалі гід-агляд па аналітычных, даследчых і публіцыстычных матэрыялах, якія прысвечаны гэтым экстраардынарным і шматаспектным падзеям, у тым ліку вялікі блок па сацыялогіі пратэсту.
Без сістэмнага бачання сітуацыі, без аналізу і рэфлексіі мы рызыкуем быць вымушанымі бязмэтна кружыць у віры гістарычнага працэсу, няздольныя здабыць сваю суб’ектнасць у ім. Таму запрашаем вас да разваг і асэнсавання сітуацыі разам з аўтарамі матэрыялаў, сабраных у гідзе. Больш практычнае ці больш вобразнае – вы абавязкова знойдзеце ў ім штосьці сваё!
«Причиной исследования нынешнего протеста как раз наша ситуация с социологией и является, у нас не было никаких качественных объективных данных о происходящем в стране. После начала протестной волны стало очевидным, что никто не ожидал ни таких масштабов, ни такого состава, ни характера протестов и их продолжительности», – говорит в интервью RFI социолог Оксана Шелест, старший аналитик Центра европейской трансформации.
В течение месяца (с марша 16 августа) при ограниченных ресурсах – силами волонтеров с опытом интервьюирования людей – «мы делали наблюдение, все наши выводы – это СМИ и открытые источники информации, наблюдение на уличных акциях, структурированные интервью с участниками». По словам социолога, собрано более 400 интервью, «которые позволяли получить не репрезентативную, но достаточно качественную картинку настроений и представлений участников акций».
[…]
Социолог предпочитает называть белорусский протест «революцией развития», «люди были готовы на гораздо большее в своем развитии или развитии своего дела, чем им позволяло государство», «рано или поздно люди начинали понимать, что государство в этом виде не делает ничего полезного, и это вызывало желание перемен».
Независимый проект по изучению общественного мнения в Беларуси, который регулярно проводит анонимные опросы относительно протестных настроений и общественно-политической ситуации в Беларуси. Результаты всех опросов публикуются на сайте проекта https://narodny-opros.net
Центр европейской трансформации. Результаты мониторинга динамики активности и содержания коммуникации в локальных телеграм-группах (чатах):
Татьяна Щитцова. Эвристика и поэтика Беларусской революции / 28.12.2020
Эвристика – это открытие чего-то нового. Поэтика (пойэсис) – это творческое создание нового. Первая относится к познанию реальности. Вторая – к её преобразованию. Самые разные эксперты сходятся в том, что Беларусская революция является исторически уникальным феноменом – существенно новым во многих аспектах. Примечательно, что эта новизна касается как плана эвристики, так и плана поэтики.
[…]
…политическая программа Тихановской не была предвыборной программой в традиционном смысле этого слова. Её содержанием были не какие-то конкретные реформы (которые непременно стали бы предметом споров и разногласий), а обеспечение базового условия для перезагрузки политической системы на принципах верховенства закона.
Такая программа не могла конфликтовать ни с одной политической платформой, кроме аппарата Лукашенко. Общество – в лице самых разных политических объединений и социальных групп – консолидировалось вокруг необходимости реализации избирательного права граждан, предусмотренного Конституцией. Поэтому некорректно говорить, что наши протесты имели только негативную направленность – «против Лукашенко». В основе этого «против» лежит солидарное «за» – за возвращение закона и справедливости.
[…]
Внутренняя оккупация — это историческая кульминация беларусского авторитарного режима, обнажение его параноидальной природы. Власть с одержимостью продвигает два фантазма: гражданской войны и угрозы внешнего вторжения, – потому что только они способны вернуть власти видимость легитимности. Только они могут утолить её главную, онтологическую, нехватку – нехватку собственной реальности: реальность ускользает – чем меньше реальности, тем больше террора и абсурда. Именно упорство мирного протеста вскрыло этот параноидальный нарыв.
[…]
Мирный протест – это последовательное отстаивание такой формы совместной жизни, которая исключает насилие. В этом смысле текущая политическая борьба имеет строгую этическую рамку, которая фокусирует внимание на том, что политическое устройство должно строиться на признании абсолютной ценности человеческой жизни и достоинства. Этика должна быть безусловным основанием политики. Такая расстановка акцентов открывает новые перспективы для трансформации структур и отношений власти в Новой Беларуси. Более того, она оказывается чрезвычайно актуальной в общеевропейском и глобальном контексте.
Владимир Мацкевич. «Дорожная карта» беларусской революции
Беларусская революция началась без планов и стратегий, и если бы она сразу привела к победе демократии, то они и не были бы нужны. Но победа откладывается и, возможно, на довольно длительный срок. Это означает то, что энергию спонтанного революционного протеста необходимо переводить в форму более организованного целенаправленного общественного движения. Здесь дефицит стратегий и планов становится критически важным, а значит, необходимо восполнять существующий пробел.
В современных методах планирования в бизнесе, в политике, в военном деле жесткие методы планирования уступили место их гибким аналогам («дорожные карты», «сценарии» и т.д.). В отличие от жестких методов, построение «дорожных карт» предполагает обозначение целей, промежуточных этапов, путей и способов их достижения при возможности постоянной перестройки этих путей и способов в зависимости от изменения ситуации. Конечная цель «дорожной карты» остается прежней при множественности путей к цели. «Дорожная карта» также определяет этапы и пункты на пути к конечной цели, которые нельзя или не стоит обходить.
Философ и методолог Владимир Мацкевич предложил «дорожную карту», определяющую основные этапы выхода из политического кризиса в Беларуси к переучреждению государства.
Владимир Мацкевич. О главном вопросе революции и социальных противоречиях беларусского общества. Подкаст «Метод Мацкевича»/ 12.06.2021
Беларусь одной из последних наций Европы стала индустриальной городской нацией. И мы жили долгое время вот в этой индустриальной эпохе. Но индустриальная эпоха как раз характерна для национальных государств и оформления нации в государство, когда существуют классы, существует единство территории, языка, еще каких-то вещей, связанных с государственной формой существования нации. И мы в недотянутом, в недоустоявшимся национальном единстве попали в ситуацию глобализации, когда ломаются границы государств, когда стираются различия между нациями, когда многоязычие становится необходимым условием существования граждан, успеха человека и т.д. – все вот эти вот прелести глобализации с размыванием границ и барьеров застали нас в состоянии ещё некой неопределенности, в некой недопривычке жить как нации. И у нас сформировалось три разных отношения к самим себе, к миру, к самоопределению. Эти три отношения я назвал тремя мирами. Мир первый – людей, встроенных в процессы глобализации, функционально грамотных для того, чтобы жить и успешно работать, существовать в любой точке мира (в любой – это значит, и в самой Беларуси тоже, но это не принципиально). Второй мир – это люди, которые не мыслят своего существования вне белорусской нации, и для них «нация», «государство» – это наш дом и как бы способ самоопределения, способ самовосприятия, идентичности и т.д. Ну, и третий мир – для которых весь мир стиснут, сжат в локальные сообщества, или локально-территориальные сообщества, которые даже целиком нации не видят. Для них существует вот эта локальность. Эти три мира вступают во взаимодействие друг с другом, вынуждены делить территорию, социальное пространство, деятельность, т.е. они должны сосуществовать вместе. Между ними есть очень серьезные противоречия, с одной стороны, а с другой стороны – они же хотят жить в единстве.
Владимир Пастухов. Революция отходит с Белорусского вокзала / 14.09.2020
Если в обществе наблюдаются признаки скрытой или тем более открытой гражданской войны, значит, это общество разделено на классы. Именно возвращение общества «в классы», то есть к социальной структуре, в которой две большие группы очень жестко, можно сказать, бескомпромиссно противостоят друг другу, является главной приметой времени как в Беларуси, так и в России. Но это, если так можно выразиться, «неклассические классы», не подходящие под общепринятые их определения.
[…]
Речь, по сути, идет о двух «мегаклассах», перекрывающих собою все неототалитарное социальное пространство: о «людях системы» и «людях вне системы», то есть о «включенных» и об «исключенных». Принадлежность к одному из этих «мегаклассов» не зависит от социального или профессионального статуса субъекта. Можно быть хорошо «включенным» водителем и плохо «включенным» бизнесменом.
[…]
Одним из главных следствий белорусской революции может стать смена устоявшейся революционной парадигмы. Революция никогда не была веселым приключением.
В XIX веке, который вошел в историю как «Век революций», последние всегда прямо и однозначно ассоциировались с насилием. Кто-то этим ужасался, кто-то – восхищался. Маркс считал насилие повивальной бабкой истории, а революции – ее локомотивами. Так или иначе, но ни у кого не было сомнений, что политический ассоциативный ряд для революций – разруха, война, кровь.
Все изменилось в последнюю четверть XX века. Дряхлеющий тоталитарный монстр, окруженный сателлитами, в страшной схватке уничтоживший своего главного еще более монструозного антагониста, медленно погружался на дно истории, не выдерживая напряжения холодной войны. В его некогда безупречно работающих органах завелись черви, и поэтому в решающий момент ему элементарно не хватило сил сомкнуть челюсть.
Эта в некотором смысле уникальная историческая ситуация была осмыслена как новая норма. Ненасильственная (на самом деле, конечно, тоже насильственная, но в очень скромных дозах) революция стала европейским золотым стандартом.
Революцию психологически приравняли к фестивалю. Ассоциативный ряд стал другим: гвоздики, розы всех оттенков, в конце концов, достоинство.
[…]
Стратегия мирного протеста была серьезно дискредитирована в Минске, и это, пожалуй, главный на сегодня результат событий, свидетелями которых мир стал. В европейскую историю возвращается ужасный и кошмарный XIX век с его культом революционного насилия.
Главные перемены будут поначалу не столько политические, сколько идеологические. Мысль о том, что новое может и должно прокладывать себе дорогу в будущее при помощи насилия, то есть в очевидном конфликте с формальным правопорядком, постепенно из маргинальной будет снова превращаться в главный тренд эпохи.
Новым центром политического дискурса вместо «лже-гандизма» станет конституционное право народов на восстание в случае узурпации власти, о допустимых и недопустимых формах восстания, его стратегии и тактике. Призыв просто выйти на улицу и взяться за руки после белорусских событий станет достоянием истории на очень долгое время.
Андрей Егоров. Никогда переговоры с режимом не начинаются по его доброй воле / 10.02.2021
Несмотря на то, что мы все еще сохраняем большинство, которое разделяет демократические установки, выступает за восстановление справедливости и восстановление нормально функционирующей демократии, растет количество неопределившихся людей. Эти неопределившиеся могут стать и становятся базой для новой легитимности этого режима. Не то чтобы им это нравилось, но они какое-то время посмотрят и увидят, что да, Лукашенко удержался у власти. Де-факто, именно он у власти, и что им теперь делать? Они просто будут признавать эту систему как существующий факт. Поэтому в этом моменте нужно внимательно следить за удержанием этого большинства и предлагать ему другую структуру действий, чем ту, которую предлагала традиционная оппозиция.
[…]
…сейчас все обсуждают дилемму возвращения Тихановской. Должна ли она приехать и сесть? Всё! Это конец и смерть. Жертва. Совершенно другая ситуация – когда мы делаем себя ставкой и рискуем свободой и жизнью, но достигаем каких-то эффектов. Важна грань риска и ставки. Не нужно жертвовать. Жертва – это глупо и бесцельно. Важен экзистенциальный риск. Если лидеры демонстрируют, что ради победы революции и прихода к власти они готовы рисковать собой и другими людьми, это создает другое пространство для политических действий.
[…]
Нужно понимать, что самолет никогда сам не улетает. Это нужно всем выучить. И никогда переговоры с режимом не начинаются по его доброй воле. К этому приводят коллективные действия, вынуждающие самолет улететь. А если происходит все в формате переговоров, то это вынужденные для режима переговоры. Когда перекрывается кислород, они идут на переговоры только потому, что дышать не могут. Только поэтому! Только потому, что не исполняются жизненно важные функции. Сами они не откроют дверь и не скажут: заходите пожалуйста, вот чай, давайте поговорим, как нам построить демократию. Такого не будет. Переговоры или самолеты происходят только тогда, когда выбор стоит между самолетом и тюрьмой. Никто не улетит от того, что рубль сильно упал. И никто не будет рассуждать так, что: «ой, тут обнищание, людям кушать нечего. Не стоит ли мне покинуть эту страну…». Этого не будет.
Katia Glod. The Future of Belarus / 18.11.2020
Незалежны аналітык і кансультант па палітычных рызыках, сябра Цэнтра еўрапейскага палітычнага аналізу (CEPA) Каця Глод прааналізавала перадумовы, дыспазіцыю сілаў і перспектывы беларускай рэвалюцыі ў шырокім сацыяльна-эканамічным і геапалітычным кантэксце.
Belarus is undergoing a pro-democracy velvet revolution of the type that swept across Central Europe in the late 1980s. The whole of Belarusian society has risen to fight for its rights and values and against Lukashenka’s authoritarian policies. Belarus’ uprising is not a color revolution, like in Georgia (2003) or Ukraine (2004-5 and 2014), as it is not characterized by strong pro-Western or anti-Kremlin sentiments. As in the revolts against communist rule in 1989, the Belarusian opposition is not represented in any state structures, which suggests that Belarusians’ struggle for freedom may be long and agonizing.
[…]
The opening of the borders following the breakup of the Soviet Union and the growth of the Internet pulled these younger generations into cultural and information globalization. Independent and social media have also grown over the past decade, breaking the information monopoly of state-owned media that strengthened the regime’s grip. The promise of stability, highly welcome to the traumatized Soviet-era population, is no longer as compelling. People want a new, exciting vision of the future, in which they can play an active role. This aspiration will likely become stronger as the share of younger generations, further distanced from their country’s Soviet past and more exposed to and attracted by neighboring Europe, grows larger.
[…]
Although the opposition has so far managed to avoid a clash of personalities by focusing on the common goal of removing Lukashenka, there are now too many competing bodies vying for influence and distracting from practical action.
The new opposition also lacks real political experience and a longer-term strategic vision to overcome Lukashenka. Its current strategy focuses on the short term – to persuade the regime to hold a new presidential election. The opposition seeks to achieve this goal by putting pressure on the regime domestically and abroad, and hoping that an economic downturn will accelerate the process. Such political naivety is the consequence of Lukashenka’s personalized regime that eviscerated public institutions, for example, political parties or citizens’ lobbying groups. Lukashenka communicates directly with people, bypassing other political actors and reducing the parliament and government to instruments for rubber stamping and implementing his orders, rather than for legislating and managing. As a result, neither politicians nor civic groups ever learned the skills of political maneuvering and vying for real power. These political skills will inevitably be learned as the process unfolds further, but the pace of this learning may determine the duration of the current stalemate as well as its outcome.
Павал Баркоўскі. Беларускі пратэст: барацьба з маўклівай большасцю / 27.11.2020
Нароўні з беспрэцэдэнтна вялікім узроўнем грамадскага ўзрушэння, які фіксуюць як медыя, так і аналітыкі, кожны можа адначасова назіраць шматлікія прыклады сацыяльнай апатыі. Вялікая колькасць людзей, не гледзячы на ўсе вышэй згаданыя абставіны, застаюцца крытычна пасіўнымі і маўклівымі адносна тых падзей, што разгортваюцца навокал. Менавіта праз іх пасіўнасць і нерыхтоўнасць да дзеяння застаюцца недасяжнымі спосабамі змагання ідэя нацыянальнай забастоўкі ці агульнанацыянальнага мірнага пратэсту. Гэта суседзі па пад’ездзе альбо саслужыўцы на працы, працаўнікі гарадскіх службаў ці сябры шэрагу грамадскіх арганізацый. Яны не надта прыхільна могуць ставіцца да адкрытага гвалту ці кампаніі тэрору ўладаў супраць грамадства, але і не спяшаюцца ўзвысіць свой голас у публічнай прасторы.
Гэтае маўчанне вялікай масы людзей працягвае нерваваць абодва бакі супрацьстаяння. Бо стварае палітычнае ўраўненне з вялікім фактарам невядомасці: куды тое маўчанне можа зрушыць патэнцыйную энергію масы – у бок сацыяльнага, ці ў негатыўны бок звычайнай аморфнасці. Раз-пораз сярод актывістаў пратэстнага руху яшчэ ўздымаюцца галасы тых, хто лічыць неабходным больш тых людзей інфармаваць, маўляў не ўсе яны ведаюць факты гвалту і катаванняў, прыклады несправядлівасці. Але праўда хутчэй у тым, што маўклівая большасць не хоча даваць рады гэтай інфармацыі. Медыйнае поле ўжо настолькі перанасычанае апісаннямі і карцінкамі, што не пабачыць тое і застацца ў няведанні практычна немагчыма. Але, як трапна заўважае Бадрыяр, “бясконцыя маралізатарскія заклікі да інфармавання: гарантаваць масам высокую ступень усведамлення, забяспечыць ім поўную сацыялізацыю, падвысіць іх культурны узровень і т.п. – дыктуюцца выключна логікай вытворчасці здаровага сэнсу. У гэтых закліках, аднак, няма аніякага плёну – рацыянальная камунікацыя і масы несумяшчальныя. Масам даруюць сэнс, а яны чакаюць відовішча.
Оксана Шелест. За что можно продолжать любить беларусский режим? / 09.12.2020
Очевидно, наиболее устойчивая опора режима – это люди, чьи этические (и эстетические) нормы совпадают с нормами режима. Это когда «бьет – значит, любит», «рука руку моет», «закон, что дышло», «кто сильнее, тот и прав», а «правда – это то, что сегодня считается правдой». Это люди, для которых грубость и хамство ассоциируются с силой (а сила с правдой), работает принцип «ты начальник, я дурак, и наоборот», и которые абсолютно комфортно чувствуют себя именно в мире, устроенном по таким правилам.
[…]
Хоть мы все имеем беларусское гражданство, Беларусь на самом деле сегодня состоит из людей в разных «агрегатных состояниях»: из «граждан» и из «подданных». Людям, живущим в состоянии подданных, очень трудно понять людей, действующих как граждане. Невозможно поверить в то, что кто-то самостоятельно может ставить цели – не в пространстве своей приватной жизни, а в пространстве жизни общественной – и без внешнего руководства двигаться к ним. Именно это «невозможно представить» приводит к тому, что все, кто выступает против сложившегося порядка, воспринимаются либо как «наемники», либо как жертвы обмана, т.е. люди не взрослые и не самостоятельные. С точки зрения «подданных», иметь и реализовывать представления об общем благе могут только люди, облеченные властью, но никак не они сами и такие же как они: соседи, коллеги по работе, друзья детства.
[…]
Абсолютизация роли государства (для последней четверти века нашей жизни очень характерная) приводит к тому, что люди начинают относиться к нему не как к социальному образованию, а как к чему-то потустороннему, не подлежащему влиянию и изменению со стороны простых людей, живущему по своим законам. Чаще такое случается с людьми, которые либо никогда не задумывались, либо не в состоянии задуматься о том, как, собственно, функционирует государство и «откуда оно берется». Почему это приводит к поддержке действующего режима? Потому что борьба со сложившимся порядком для таких людей есть либо зло, либо глупость.
[…]
…сегодня к разнице наших политических, идеологических, эстетических представлений, а также стереотипов и заблуждений добавляется еще один очень важный план, который сильно меняет акценты.
Беларусский философ и методолог Владимир Мацкевич возводит различия между людьми, которые сегодня оказались по разные стороны баррикады, к двум этическим системам (по Владимиру Лефевру). Одним из базовых принципов, разделяющих эти системы, является разделение принципа «цель оправдывает средства».
[…]
Можешь ли ты оправдать насилие и беззаконие благими целями, стремлением к стабильности, американской угрозой? Или даже не разделяя устремлений тех, кто сегодня выступает за перемены, не готов жить в стране, где за высказывание своей точки зрения человека можно лишить всех прав и даже безнаказанно убить?
БАРОМЕТР РЭВАЛЮЦЫІ
Серыя рэфлексіўных развагаў аб тым, што адбывалася ў Беларусі падчас першага этапа рэвалюцыі (выходзілі з 01.09.2020 па 07.07.2021)
Радыё Свабода звярнулася да беларускіх інтэлектуалаў з просьбай падзяліцца іх бачаннем і разуменнем падзеяў 2020 году, адказаць у шырокім сэнсе на пытанне «Што гэта было?». Чытайце і слухайце адказы:
Искусство протеста / протестное искусство в Беларуси / 14.12.2020
Размышления художницы и исследовательницы Оли Сосновской, куратора и исследовательницы Антонины Стебур и философа Ольги Давыдик
Масштабы креативности и изобретательности протеста в Беларуси, конечно, поражают – кажется, что текущий кризис высвободил все, что подавлялось долгие годы. Сама жизнь и политические практики кажутся намного сильнее и важнее искусства. И в этом вызов для художни_ц – можем ли мы сделать что-то еще, кроме непосредственного участия в протестах наряду со всеми, вне профессиональных групп. Сейчас мне кажется, что роль современного искусства в рефлексии, озвучивании повестки – настоящей и будущей, в воображении, в схватывании текущего момента (ведь все меняется очень быстро) или высвечивании каких-то отдельных аспектов, событий, фигур, в рассказывании историй, а также актуализации наших международных сетей поддержки.
[…]
Роль художни_ц в протесте очень важна и нужна, но в тоже время сама форма и повестка протеста ставит перед художни_цами много не только политических, но в первую очередь, этических вопросов. Ведь, в широком смысле, протест в Беларуси – это не только борьба с режимом Лукашенко, но и борьба против патриархата, как системы жесткой иерархии. И логично, что в этом контексте мы должны быть чувствительны к пересборке фигуры художника/художницы как фигуры власти. Мы постоянно обсуждаем друг с другом, как делать искусство, чтобы, с одной стороны, художни_ци не присваивали себе чужой опыт, не героизировали свою фигуру, а с другой, не превращали свою практику в машину по производству развлечения, пусть за ним и стоит политическое основание.
[…]
Мне кажется важной как солидарность внутри сообщества, так и межцеховая солидарность. Что касается культурного поля, то внутри него было разделение на какие-то круги, и самым ярким было разделение на официальное (с поддержкой государства) и так называемое независимое искусство. Меня поразил протест именно внутри официальных институций – филармонии, театров, музеев и т. д. – он наконец показал, насколько старая дихотомия сегодня усложнилась, а также наметил пути и поля солидаризации.
[…]
…солидарность сформировалась из ощущения всеобщей гибели, фрустрированности, уязвимости, а главное, невозможности определить устойчивую почву под ногами. В мироощущении все принципиально изменилось, равно, как и поменялось наше представление о будущем как о вялотекущем потоке, но гарантировано пролонгированном, обещанном автократом. В процессе разрастания политической активности в поток стали добавляться разного рода смычки, вымываться на поверхность разные идентичности. Но, в итоге, беларус сейчас – это и гражданин, и способность к устойчивости и отстаиванию своей гражданской позиции, и требование прав и свобод, и публичность, но также это и «Магутны Божа», и Купаловский театр, и ВКЛ, и Василь Быков, и Владимир Короткевич, и БЧБ-флаг. И даже попытки примирить провластные символику и протестную в качестве стремления выразить человечность, человеческое в происходящем, в первую очередь.
Без права на культуру. Как 2020 год изменил белорусский театр / 15.02.2021
Рекомендации о проведении мероприятий, необходимость согласований и гастрольных удостоверений, чиновники, приходящие на художественные ивенты, показы «для своих» и «для всех» – система начинала активно ограничивать арт-инструментарий, и к 2010-му эта реальность стала привычной. Так утвердилась привычка самоцензуры – многие деятели культуры, работающие в государственных (да и независимых) институциях, мысленно фиксировали зоны «куда нельзя» и осознанно себя ограничивали, чтобы не подвергаться официальной цензуре и не испортить репутацию – свою или учреждения
[…]
После оглашения результатов выборов многие коллективы пытались присоединиться к общенациональной забастовке. Часть сотрудников Национального академического театра имени Янки Купалы, Нового драматического театра, РТБД, Большого театра оперы и балета, Национального академического драматического театра имени Максима Горького и других коллективов проявили жесты солидарности. Однако по ряду причин забастовки не осуществились. Основным камнем преткновения стало то, что забастовку нужно объявлять за две недели до ее проведения и предъявлять требования непосредственно руководству. Во многих творческих коллективах начальство – ценные в арт-мире люди, к которым с уважением относятся сотрудники. Более того, многие работники театров, особенно старшее поколение, не хотели «разваливать» институции, осознавая, что государству будет проще поставить их деятельность на длительную паузу. В этом случае предположение, что «позакрывают всех и даже не подумают», вполне справедливо: от государства, вектор развития которого нацелен далеко не на культуру, ожидать можно чего угодно. При этом значительная часть коллективов представляли функцию искусства как рупор справедливости, а без площадки и зрителя говорить о происходящем в стране сквозь метафоры и напрямую попросту невозможно. Поддержка протестующих выражалась в различных творческих акциях, письмах и видеообращениях.
[…]
Как бы государство ни пыталось нивелировать гражданские позиции коллективов, сделать это практически невозможно. Даже если градус высказываний на какое-то время спадает – суть их не меняется. Зрители знают, что происходит с театральными институциями, и даже в детских спектаклях про справедливость видят политические подтексты, которые не закладывает труппа.
Медыя і прапаганда
МЕДЫЯ І ПРАПАГАНДА
«Каратель без бело-красно-белого флага – второго сорта»: как госпропаганда использует историю Беларуси в своих целях. Интервью с историком Александром Фридманом / 01.04.2021
Диктаторские и авторитарные режимы генерируют большое количество исторических мифов. С точки зрения пропагандистов, история – прикладная дисциплина, которую можно использовать по своему усмотрению. Они действуют по принципу «под нужную теорию найдутся и нужные факты».
[…]
Ещё один исторический миф, который создаёт госпропаганда, чтобы дискредитировать БНР и внушить людям ужас перед идеей республики под бело-красно-белым флагом: немцы во время Первой и Второй мировых войн были одинаковыми. Но отношение немцев к гражданскому населению в 1918 году было совсем не таким, как в 1941-м. Ставить знак равенства между БНР и нацистским периодом по меньшей мере непрофессионально. Во время Второй мировой войны немцы проводили политику геноцида. В Первую мировую немцы не занимались геноцидом на оккупированных территориях, цели уничтожить местное население не было. Их интересовала прежде всего эффективная эксплуатация захваченных территорий. Захватчиков Первой и Второй мировой войны роднит то, что для реализации своих планов они были готовы использовать беларусское национальное движение.
[…]
Государственная пропагандистская машина исходит из того, что беларусы мало знакомы со своей историей. Пропаганда сконцентрирована на борьбе в бчб-флагом, который имеет огромное символической значение, а не с настроениями в обществе. Цель – ликвидировать национальный флаг из общественного пространства. Лукашенко во время своего правления создавал красно-зеленую Беларусь по собственным представлениям и, видимо, в 2015 году полагал, что его Беларусь настолько выстроенная, что ценностный возврат к долукашенковским приоритетам невозможен. Поэтому в 2015 году происходят определённые послабления, пересмотр отношений к БНР, а в 2018 и 2019 годах власти официально разрешили праздновать День Воли. БНР была признана пусть и неполноценной, но ступенькой к сегодняшней государственности. И вдруг в 2020 году возвращается всё то, с чем боролся Лукашенко и госпропаганда. Огромные марши, бчб-флаг, интерес к беларусской истории и культуре, к истории БНР, ВКЛ, национального флага и герба, сталинским репрессиям. О темах, которые заинтересовали людей, можно судить по дворовым лекциям. Запроса на историю Второй мировой войны не было, память о ней приватизировало государство и устранило из сконструированного образа войны опыт беларусов.
Ольга Алешко-Лесселс, Андрей Елисеев. Дискредитация политических оппонентов в белорусских государственных СМИ и риторика ненависти. Язык вражды в кампании очернения политических оппонентов / 06.05.2021
Риторика ненависти, особенно в форме явных или косвенных призывов к насилию, является опасным явлением. Систематическое ее применение способно усилить напряженность в обществе и вражду между группами населения с различными политическими взглядами. На российских федеральных телеканалах риторика ненависти имеет место, однако практически исключительно в форме высказываний приглашенных гостей. Ее использование в авторских передачах на ведущих телеканалах и прочих государственных СМИ в качестве одного из элементов информационного противостояния с оппонентами власти является скорее «независимым» белорусским феноменом.
«Белорусская пропаганда рисует воображаемый народ». Интервью с политологом и журналистом Александром Морозовым / 09.07.2021
…мое главное, возможно, парадоксальное наблюдение связано с тем, что ответ Лукашенко и его структур на протест и на его суперсовременный медийный характер был тоже в сфере суперсовременных коммуникаций, а не в традиционных медиа. Лукашенко построил его целиком на театрализации, которая должна была носить вирусный характер. И это ему в значительной степени удалось, потому что все его политические действия состояли из инсценировок – анекдотичных, экстремальных, абсурдных и эксцентричных. И эта эксцентрика, эта театрализация работала так же, как работает YouTube-телевидение. То есть, он принял вызов и боролся на тех же, в широком смысле слова, сетевых площадках. Как ни странно.
[…]
Когда мы говорим о современном обществе, то очевидно, что очень важна институциональная позиция судебной системы, без нее невозможны ни свобода, ни достоинство человека. И система современных медиа тоже является гарантом в первую очередь этой общей атмосферы свободы и поддержания достоинства. Политический режим может быть разным – парламентская республика или президентская республика, но любая современная политическая система направлена, в первую очередь, на то, чтобы достоинство человека сохранялось. Это ключевое слово – достоинство. Достоинство невозможно сохранить, если, скажем, суды не действуют исходя из норм справедливости. И если медиа не обеспечивают свободу критического высказывания.
[…]
Вы можете не смотреть телевизор, но, тем не менее, нарративы и сюжеты, которые там называются, все равно проникают в среду через другие медиа, через разговоры. Это телевидение образует симбиоз вместе с социальными медиа, по которым прокачивается. И не важно, даже если вы критически прокачиваете и переосмысливаете сюжеты этой пропаганды, все равно ее нарратив работает. Это такая всеобщая борьба вирусности. И все доходит до потребителя в той или иной форме.
[…]
Мы все в быту постоянно обсуждаем мотивации другого человека и живем в мире, где описание мотиваций и психология играют большую роль. Не случайно сейчас как никогда раньше так много психологической литературы. И поэтому пропаганда сразу опускается на уровень низменных мотиваций.
К примеру, нам говорят: посмотрите, ведь Петр Петрович все это делает за деньги, он продажный, и, если завтра ему заплатят другие, то он будет делать для других. И так далее, можно не озвучивать весь перечень этих мотиваций – они все низменные. Чрезвычайно важно еще и то, что эта пропаганда держится на идее, о которой рассуждал британский философ Томас Гоббс еще в XVII веке: общество – это война всех против всех, и человек человеку волк. Дальше он выстраивал от этого посыл, что всем надо как-то договориться, и война всех против всех должна прекратиться за счет права и так далее. Но сама по себе идея, что человек человеку волк, и каждый хочет загрызть другого, является внутренней частью этой пропаганды, она именно на это направлена. Нам как бы говорят, что дело не в политике, не в том, что кто-то хочет правильного политического добра, а важно то, что все действуют из низменных мотиваций и у всех есть какая-то корысть или какие-то дефекты: наркоманы, алкоголики, что-то такое. И вторая мысль — показать публике, что это не мы здесь волки, которые грызут овец, а мы просто находимся в мире, где все волки. И поэтому мы грызем и правильно, а, если не мы, то они будут грызть. Такая логика. То есть это война всех против всех. Выбирайте, на чьей вы стороне.
Публіцыстыка
ПУБЛІЦЫСТЫКА
Марчин Виха о дизайне протеста. Беларусь, или Революция букв / 02.11.2020
Беззаботная картинка опрокидывала хронологию. Как будто монтажер вклеил эпизод, снятый раньше, до выстрелов и облав. Или наоборот: потерял терпение, нажал на fast forward и сразу перескочил к финалу («после всех жертв и трудов счастливые горожане празднуют победу»).
С такой картинкой хотелось фантазировать. Думать об отчаянном оптимизме и мирном нраве белорусов. Пускаться в прогнозы.
Может, здесь и была ловушка.
[…]
В XXI веке протест оказался очередным сегментом инстаграма. Новым визуальным раздражителем.
У культуры протеста теперь свое место в одном ряду с cabin porn (снимками жилищ). С book porn (фотографиями книг и людей, якобы погруженных в чтение). С food porn – блюдами, готовыми к употреблению, листиками рукколы в лужицах бальзамического уксуса.
[…]
Этим летом белорусы противостояли не только лукашенковской милиции и десанту российских пропагандистов. Им пришлось столкнуться с нами, добропорядочными юзерами, мирными насельниками интернета. Бороться со своими страхами, усталостью, болью – и с нашим нетерпением. С нашей аллергией на все серьезное. С нашей иронией, не терпящей патетики (вытвержено назубок, что случится дальше, у иронии с пафосом свой давний спор). С нашим индивидуализмом, которому претит вид толпы.
Интерес – метал редкоземельный. Народы бьются за крохи внимания к себе. За место в заголовке. За слот в топах новостей. За порцию кликов.
[…]
…тот же аргумент использовала правительственная пропаганда после протестов в Польше в 2017-м: митингующие держали плакаты (с подрывным лозунгом «Конституция»), профессионально сделанные и размноженные типографским способом. Профессионально – читай проплачено. В этой точке все становится просто и ясно, потому что кто же, разумеется, мог бы оплатить подобное предприятие, если не Джордж Сорос?
У обвинений имелось второе дно. Пересылка файлов, печать, распространение – всякая форма организации опасна для власти. Власть берется утверждать, что любая организация – по существу заговор. Ей, власти, хочется назад, в догутенберговские времена. Потому что типография и есть заговор.
Генрых Кіршбаўм. Рэвалюцыя цярпення. Урыўкі з кнігі «Беларускі брыкалаж» / 06.01.2021
Вядома, напачатку былі прыгожыя і кранальныя, пякучыя карцінкі. І нейкі час Беларусь і ўвесь свет з болем любаваліся гэтымі вобразамі, выпрацоўвалі эмпатыю. Жаночыя маршы спараджалі іконы самі сабой, іконы разыходзіліся і тыражаваліся, але цяпер яны зніклі. Знешняй прычынай стала нарастальная небяспека. Але гэта толькі прычына. І яна падзяляе долю ўсіх прычын – быць падставай, матывіроўкай. Больш няма прыгожых пратэстаў. Былі карцінкі, спыненні кадра, амаль кітч, спакусы сэлфірэвалюцыі. Але сентыментальнасць, без якой рэвалюцыі не абыходзяцца, – гэта ізноў жа эстэтыка ідэнтычнасці, а не суб’ектнасьці. Гэтую фазу хутка прайшлі; «прайшлі» – не метафара. Замілоўвацца было яшчэ занадта рана, занадта аптымістычна, занадта неабачліва. Малюнкі змярцвяюць, заганяюць у мінулае, дзе нават самы моцны суб’ект – аб’ект часу, гісторыі, тленнасці.
* * *
Усе адчуваюць, што медыя толькі робяць выгляд, што хочуць перадаць і захаваць суб’ектнасьць, зрабіць яе артэфактам фатаграфічнай памяці, але ў выніку ператвараюць суб’ект ў аб’ект. Аб’ектыў аб’ектывуе.
Людзі з восені ходзяць і скандуюць: «Смотри в окно, а не в телевизор». Пад тэлевізарам маецца на ўвазе афіцыйная прапаганда. Але на самой справе, наогул – усё медыйнае мадэляванне вобразаў і падзей. Увесь свет глядзіць у мнеманічныя маніторы, Беларусь – у вокны. З таго і іншага боку вокнаў. Трэба выходзіць і далучацца. Еднасць ёсць і так, каштоўны – сам рух далучэння. Трэба рухацца, цярпліва не спыняцца.
Ганна Севярынец. Беларусы і (р)эвалюцыя / 18.04.2021
Бесперспектыўны занятак – падзяляць рысы нашага агульнага характару на добрыя і дрэнныя, вызначаць, што ёсць наша моц, а што – бяда. Кожная з нашых уласцівасцяў амбівалентна, і дае нам як сілу, так і слабасць. Мне падаецца важным адсачыць, як гэтыя рысы ўплываюць на тую абвостраную сітуацыю, у якой нам цяпер – чарговы раз – даводзіцца існаваць.
[…]
Думаецца, галоўнай прычынай, па якой палітычная перамога ўсё ніяк не надыдзе, з’яўляецца наша беларуская гатовасць да супрацы са злом (чортам, вадзяніком, акупантам, паліцаем, няважна). Беларус падзяляе ўнутры сябе парадак на двары, дзе ён гаспадар – і парадак на працы, дзе гаспадар нехта іншы. Ён умее адпавядаць адначасова двум супрацьлеглым каштоўнасным сістэмам – і не вар’яцець ад гэтага. Такія, па вызначэнні Максіма Гарэцкага, “дзве душы” беларуса добра бачныя цяпер: на стотысячныя маршы выходзілі, між іншым, не толькі айцішнікі, медыкі і спартоўцы, вы здзівіцеся, але сярод удзельнікаў маршаў былі і чыноўнікі пры пасадах, і супрацоўнікі МУС, і суддзі, і сакратары судоў. У нядзелю яны былі ўдзельнікамі пратэсту супраць гвалту і фальсіфікацый – а ў панядзелак апраналіся і ехалі на працу, дзе па загадзе звыш мусілі і фальсіфікаваць, і ціснуць. Гэтае ўменне быць адначасова і такім, і гэткім, не адчуваючы пры гэтым асаблівага дысанансу – наша з вамі нацыянальная фішка. Мне даводзілася бачыць настаўнікаў, якія адначасова возяць дзяцей на экскурсію ў Курапаты – а на наступны выходны ладзяць экскурсію на лінію Сталіна (і экскурсаводы такія мне трапляліся). Будзе памылкай думаць, што грамадства зараз рэзка паддзеленае на святло і цемру. У большасці з нас і святло, і цемра, выразна вызначаныя цяпер і нават пазначныя сцягамі, паспяхова суіснуюць. Залічваючы увесь марш на свой бок, мы моцна памыляемся. Сёння з намі, заўтра супраць нас, а ў наступную нядзелю зноў з намі – так гэта працуе. Немагчыма падзяліць беларускае грамадства на 97 і 3 адсоткі, бо сума супрацьлеглых частак заўсёды будзе больш за сто.
Татьяна Замировская. Стереть, чтобы сохранить / 15.07.2021
Самое страшное в истории с TUT.BY – не только аресты и обвинения в экстремизме. Это еще и захват серверов редакции, на которых хранилась летопись двадцати с лишним лет жизни независимой Беларуси. Неуничтожимый на первый взгляд массив истории оказался хрупким, как елочная игрушка – архив могут объявить коллекцией экстремистских материалов. Мета-текст, коллективно написанный поколениями белорусских журналистов, может стать запрещенной информацией – два десятилетия можно просто отменить.
[…]
Даже письма заключенным – а это огромный массив текстов, тоже складывающийся в душераздирающую главу новейшего архива Беларуси – это явление-айсберг: на поверхности ничтожный процент того, что пропускает цензура. Остальные письма – а их тысячи – исчезнувший или уничтоженный текст.
О действиях сталинского режима можно было что-то узнать, когда открылись архивы. Письма белорусским политзаключенным вряд ли обнаружатся в архивах – скорее всего, их уничтожают. Эти письма – текст, существующий только для тех, кто их пишет, и для тех, кто их уничтожает. Адресат текста подменяется палачом текста.
[…]
Чтобы сохранить, нужно стереть. Чтобы спасти себя или близкого, надо уничтожить свидетельство: переписку, речь, память… Это не немота, а вынужденное прекращение работы архивирования. Но работа памяти от этого не прекращается, и осмыслять происходящее придется еще годами.
Шырокі кантэкст
ШЫРОКІ КАНТЭКСТ
Саша Гринкевич. На пути к новой Беларуси: еврейский вопрос / 19.07.2021
Геноцид евреев во время Второй мировой войны стал значимой исторической отсылкой для интерпретации событий, происходящих в Беларуси после выборов.
Словарь и символы, связанные с нацистским геноцидом еврейского населения Европы, стали использоваться для описания репрессий в отношении граждан Беларуси, включившихся в протест. «Гетто», «концлагерь», «фашисты», «геноцид белорусского народа» – знаковые термины из протестного публичного дискурса.
Самым известным символом в этом контексте стал нагрудный знак в виде желтой восьмиконечной звезды с цифрами «23.34» в середине, созданный известным белорусским дизайнером Владимиром Цеслером. Этот знак прямо отсылает к шестиконечной «звезде Давида», которую нацисты обязывали носить евреев.
[…]
Соотнесение, с которым мы имеем дело, — это и не метафора, и не сравнение как логическая операция, стирающая (скрывающая), уникальность события Холокоста.
[…]
Белорусская революция 2020 становится уникальным хронотопом, в котором происходит новое осознание евреев как «наших жертв» и завязывается новый узел в культурно-историческом переплетении двух народов: еврейского и белорусского.
Новая актуализация их исторической взаимосвязи осуществляется в результате сложного фактического и символического сцепления ряда политических жестов и действий. Вот лишь некоторые ключевые моменты, которые пунктирно позволяют отследить контуры нового белорусско-еврейского переплетения: задержанных, которые были с б/ч/б символикой и/или говорили по-белорусски, помечали особым образом и подвергали особенно жестоким избиениям и пыткам; в народе появляется обозначение «фашисты» в отношении представителей силовых органов; Цеслер создает нагрудный знак в виде желтой восьмиконечной звезды; Вольны хор в День памяти жертв геноцида поет на мемориале Яма гимн-молитву «Магутны божа».
[…]
Таким образом, соотнесение, с которым мы имеем дело, основано не на привнесенном идеологическом нивелировании различий, а на живой исторической ассоциации. Эта историческая ассоциация не может быть описана исключительно в терминах политики памяти (не является чистой конструкцией), но имеет своим источником актуальный человеческий опыт столкновения с репрессиями. Именно личный опыт, индивидуальные переживания шокирующих репрессий заставляют вспомнить — реактуализировать в новом контексте – геноцид евреев как чудовищное событие, вошедшее в историю Беларуси. Экзистенциальный (личностный) характер этой ассоциации не позволяет упрекнуть её ни в нелегитимном уравнивании, ни в инструментализации катастрофического опыта Холокоста.
[…]
Соотнесение репрессий, осуществляемых белорусским режимом, с нацистским геноцидом евреев открывает новый смысловой горизонт: устанавливает новую связь между прошлым, настоящим и будущим. В диахронической перспективе оно показывает, что спустя 80 лет в Европе снова происходит гуманитарная катастрофа в силу чудовищного эксцесса суверенной власти.
По своей структуре позиция суверена означает, что он — как «исключение из правил» — сам решает, нужно или нет подчиняться закону. В случае опознания угрозы его экстраординарная позиция предполагает, что могут быть определены «враги», которые также будут исключены из сферы действия закона — но уже в качестве тех, к кому может быть применено насилие, не сдерживаемое и не регулируемое существующим законом.
Андрей Возьянов. Протест как забота: белорусские тела между красотой и опасностью
…возможности (или – репертуар) тел в протестах сильно отличаются в зависимости от конкретного кейса. Это связано с этнорасовой композицией общества, его гендерным порядком и многими другими факторами. Для белорусской ситуации особенно значимым оказывается фактор организованного полицейского насилия над безоружными протестующими. Многие протестные способы «быть в городе», рассмотренные исследователями с акцентом на тело и телесность, в Беларуси практически невозможны. Оккупай-тактики и die-in – протесты, на которых протестующие ложатся на землю «словно мертвые», как и некоторые другие тактики «захвата контроля через неподвижность тел» – в Беларуси не практикуются в связи с массовостью арестов (которые в подавляющем большинстве случаев не связаны с попытками протестующих захватить какое-то пространство либо препятствовать чьим-либо перемещениям). Несмотря на репрессивный контекст, белорусский протест остается визуально опознаваемым даже за границами Беларуси и очень часто называется «красивым», иногда «самым красивым» или даже «самым красивым протестом в мире».
[…]
Открытость ярко одетых человеческих тел друг другу и городскому пространству («мы никогда столько не гуляли по Минску, как теперь», говорили тогда) противопоставлена белорусскому режиму, чей визуальный код традиционно описывается как серый и обезличивающий. В первые недели мирных шествий многие демонстративно не закрывались масками – чтобы противопоставить себя силовикам, вечно скрывающим лицо за балаклавами.
[…]
В сентябре отношение к бело-красному сочетанию варьировало в широком спектре от паранойи до бравады: одни тщательно избегали его, другие активно использовали. Когда моей знакомой в одном из минских учебных заведений сказали, что она как-то часто приходит на работу в красных бусах и белой кофте (якобы это «может быть неправильно понято»), она ответила: «Именно это я и имею в виду». Белорусы и белоруски вступили в семиотическую игру: быть узнанными «своими» и незамеченными для «режима». Идеальная цель – это одеться так, чтобы при формальном описании протестность образа не могла быть выявлена и в то же время отчетливо ощущалась как «эталон, не названный и не доступный, но от того не менее реальный» (Кимерлинг 2007).
[…]
Безопасность и эстетика протеста вступают в противоречие. Вместе с тем беспечность и смелость участия в нем не означает отказа от заботы. Напротив, и подготовленность к выходу в протестный город, и отказ от подготовки к нему по-своему воплощают заботу. Подготовленность и отказ от нее – это риторические полюса, между которыми находится большинство реальных практик; в динамическом балансировании между ними тела отвоевываются у страха перед режимом. По мере возрастания опасности забота остается неотъемлемой и даже смыслообразующей для данного протеста.
[…]
Нормализация, спокойное восприятие возможности задержания может мыслиться двояко: и как победа над страхом, и как смирение перед мучительными реалиями режима. В контексте подчеркнуто ненасильственного характера белорусского протеста беспечность увязывается с самопожертвованием и почти библейским пренебрежением своим телом во имя высоких идеалов. Моя петербургская знакомая даже назвала Беларусь «страной иисусов». Впрочем, в скидывании бремени осторожности можно видеть и след гедонизма, о повороте белорусского протеста к которому написала Наста Маркевич, работая с саундскейпом авторитаризма и народного несогласия с ним (Маркевіч 2020). В Беларуси эпохи массовых репрессий мы все еще видим и слышим постоянно меняющиеся формы протестного действия, бесконечные перформансы, в которых красивое не сводится к бело-красно-белому, но подразумевает разнообразие, интерактивность и эмоциональную отдачу. Забота, которую реализуют эти перформансы, выражается в том, чтобы не готовить тела к террору и оставить террор за пределами мыслимого, а потому – требующим продолжения протеста.
[…]
…в зимнем Минске о протесте говорят скорее не тела, а объекты и поверхности – ветви деревьев, стены, окна, украшенные «бело-красно-белым», нежели человеческие силуэты. Приход снега вдохновил «сторонников перемен» на многочисленные перформансы с использованием красного на природном белом фоне. Отделение красоты протеста от поверхности тела и ее перенос на среду сегодня призваны сохранить тело. И такая коллективная, рассеянная в пространстве, анонимная и оттого более коммунальная красота – тоже результат заботы о теле и способ сохранить чувство радости от протеста. Одновременно широко распространено представление о том, что протестная активность выполняет сегодня и терапевтическую функцию – а значит, нужна в том числе и самим протестующим, как и их многочисленным симпатизантам.
Ирина Соломатина, Виктория Шмидт. Гендерный популизм в Беларуси
Политическую практику, в которой политическое лидерство утверждается через пропаганду антифеминизма и/или культа женщины как символа нации, мы называем гендерным популизмом. При этом, что интересно, в белорусском случае гендерный популизм выступает доминирующей дискурсивной практикой не только для режима, но и для его противников.
[…]
Белорусская фемократия не только распространяет и укореняет полезные для власти дискурсивные практики, придавая имиджу режима черты «гендерного дружелюбия», но и непосредственно помогает сохранить власть. Женщины, в частности, составляют большинство в избирательных комиссиях, а это означает, что фальсификации на выборах по большей части совершаются именно ими – теми, кто в обычной своей жизни работает в педагогической, социальной, медицинской сферах.
[…]
Аналогия между поведением режима и семейным насилием стала одной из доминирующих в публичном пространстве. В свете подобных параллелей сопротивление «батько-популизму» соотносилось с типичным для традиционного гендерного порядка отождествлением нации и семьи. В частности, на это обращала внимание философ и активистка Ольга Шпарага: «Фигура женщины, которая в патриархальной системе подвергается систематическому насилию, сегодня распространилась на большинство. И то самое Убежище, которое предоставляется потерпевшим от насилия женщинам, – сегодня в нем нуждается все наше общество».
Этот момент заслуживает того, чтобы на нем остановиться особо. Применяемые режимом карательные меры рассматриваются им как «воспитание» народа. Активистки, считающие милицейское насилие и домашнее насилие аналогичными, отрицают дисциплинирующую роль этих практик – но при этом не оспаривают саму логику отношений между народом и властью, которая подобные практики порождает. Поэтому главным адресатом протестных выступлений женщин остаются мужчины: и те из них, кого женщины защищают и вдохновляют, и те, кто исполняет злую волю. Если первым предстоит стать героями, то вторым придется или перейти на сторону добра, или уйти в небытие – уснуть. «Мои дорогие девочки, сегодня вечером на закате мы проведем мирную, женскую и красивую акцию. Мы споем им колыбельную… Споем красиво, в белых платьях. Только наша колыбельная будет заканчиваться одной строчкой, кардинально меняющей все: “Вачанята адкрывай” [“Глазки открывай”]».
[…]
…уже сейчас можно констатировать, что образ «женской революции» не в состоянии стать главным источником энергии, питающей выступления против произвола диктатуры и фемократии. Попытки провести параллели между белорусским протестом и недавними выступлениями против запрета абортов в Польше, представляющие оба кейса в качестве примеров женской революции, которую нельзя повернуть вспять, игнорирует факт отсутствия феминистской повестки в белорусском протесте. Иначе говоря, мифологизация белорусского протеста как «женской революции» пренебрегает доминированием гендерного популизма в оппозиционном движении и блокирует ту самую гендерную повестку, которая, собственно, и сделала польское возмущение протестом в пользу женщин. Перспектива эмансипации оппозиционного протестного движения от гендерного популизма остается насущной задачей женского движения в Беларуси.
Лятучы ўніверсітэт, 2014–2023. Усе правы захаваны.